Нас бы сейчас всех подлечить!
Безумие и война — темы по отдельности очень непростые, и нужно немалое душевное усилие, чтобы их сочетать. Горалик сделала это с завидной долей фантазии и юмора, и ругать её книгу неловко, хотя есть за что.
Сильная сторона романа — в сочетании новейших достижений метамодернизма
и лучших традиций советской прозы. Несмотря на сумбурное повествование, здесь с первой страницы понятно, кто есть кто и на чьей ты стороне. Мир ошеломляюще живой: и люди, больные и здоровые, и звери, реальные и сказочные, и по-платоновски одухотворённая техника. Персонажи — советские люди, из которых гвозди бы делать, и осторожные люди, привыкшие говорить двузначными фразами, и отчаянные люди, проявляющие остапбендеровскую прыть, и просто люди, со своими страхами, снами и галлюцинациями.
Написано так, что легко вообразить невообразимое — психбольницу в войну, войну в психбольнице — и там, среди людей, всё очень просто, местами даже забавно, но чаще — достойно восхищения.
Слабая сторона романа “Имени такого-то” — в автоматизации (по Шкловскому). Слово “страшно” повторяется в тексте с интервалом в семь страниц, иногда дважды в одном абзаце, и надо ли говорить, что оно довольно быстро перестаёт вызывать какие-либо эмоции. Страх, отвращение, отчаяние, даже абсурд — всё это так часто и однообразно подчёркивается, что в конце концов кажется банальным. Автор как будто сама превращает собственные находки в клише, а самые неправдоподобные ужасы в незначительные детали обстановки — может быть, это тоже своего рода приём.
Финал обрывается, как крутой берег, будто история долго лихорадила автора, а потом вдруг отпустила. Всё это оставляет впечатление, что серьёзный, трудный, многообещающий роман в итоге остался недоработанным.
В общем и целом впечатление как от босхова Ада: причудливо, жутенько, занятно и беспорядочно. Как-то так среднему читателю, должно быть, и представляются дурдом и войнушка, и в этом смысле роман не даст никаких особых озарений.
Сильная сторона романа — в сочетании новейших достижений метамодернизма
и лучших традиций советской прозы. Несмотря на сумбурное повествование, здесь с первой страницы понятно, кто есть кто и на чьей ты стороне. Мир ошеломляюще живой: и люди, больные и здоровые, и звери, реальные и сказочные, и по-платоновски одухотворённая техника. Персонажи — советские люди, из которых гвозди бы делать, и осторожные люди, привыкшие говорить двузначными фразами, и отчаянные люди, проявляющие остапбендеровскую прыть, и просто люди, со своими страхами, снами и галлюцинациями.
Написано так, что легко вообразить невообразимое — психбольницу в войну, войну в психбольнице — и там, среди людей, всё очень просто, местами даже забавно, но чаще — достойно восхищения.
Слабая сторона романа “Имени такого-то” — в автоматизации (по Шкловскому). Слово “страшно” повторяется в тексте с интервалом в семь страниц, иногда дважды в одном абзаце, и надо ли говорить, что оно довольно быстро перестаёт вызывать какие-либо эмоции. Страх, отвращение, отчаяние, даже абсурд — всё это так часто и однообразно подчёркивается, что в конце концов кажется банальным. Автор как будто сама превращает собственные находки в клише, а самые неправдоподобные ужасы в незначительные детали обстановки — может быть, это тоже своего рода приём.
Финал обрывается, как крутой берег, будто история долго лихорадила автора, а потом вдруг отпустила. Всё это оставляет впечатление, что серьёзный, трудный, многообещающий роман в итоге остался недоработанным.
В общем и целом впечатление как от босхова Ада: причудливо, жутенько, занятно и беспорядочно. Как-то так среднему читателю, должно быть, и представляются дурдом и войнушка, и в этом смысле роман не даст никаких особых озарений.
Библиотека им. Лени 